Танцовщица из Хивы, или История простодушной.
В звучании имени “Бибиш” есть некий добрый
инфантилизм — две передние гласные и конечный шипящий сразу же рождают
в нас улыбку. Бибиш — это сокращенно от Хаджарбиби — госпожа Хаджар,
паломница. Это, однако, не госпожа, а простая женщина, родившаяся в
бедном узбекском кишлаке; ее книга — книга о самой себе, но не мемуары
и не автобиография. “Танцовщица из Хивы” стоит вне жанровых барьеров, с
трудом поддаваясь любым дефинициям, я бы назвала ее просто записями,
которые вдруг превратились в нетрадиционную исповедь. В коротком
предисловии к книге, да и в самом произведении говорится о
разлинованной тетрадке, в которой эти записи были принесены в редакцию.
Эту тетрадь даже можно себе представить: наверняка еще 60-х годов
изготовления, с ценой на форзаце и загнутыми к уголкам листочками.
Настоящее проявление детскости.
“Расскажу вам о себе, чтобы немножко душу
облегчить”, — говорит Бибиш, и как-то сразу верится, что это “чтобы
немножко душу облегчить” — не журналистский повод, прикрывающий некий
расчет, а искреннее объяснение мотива своих писаний. Слово
“искренность” и слово “простота”, пожалуй, являются доминантами всяких
соображений, возникающих по поводу этой книги. Главное здесь —
отсутствие четких попыток сильно “охудожествить” текст, намерений
развесить побольше крючьев, о которые цеплялось бы читательское
воображение. Но невладение приемами превращается в своеобразный прием
(минус-прием, как сказал бы В. Шкловский), и читатель не просто
цепляется, он тонет в течении повествования и до самой “второй доски”
не может вынырнуть.
“Танцовщица из Хивы” претендует на звание
национального бестселлера. Непритязательный, в разговорных тонах,
рассказ о жизненных тяготах и восхождениях обычной среднеазиатки, со
множеством невольных речевых инверсий и неправильностей вдруг
оказывается в списке самых раскупаемых книг. Как же так? Дело
опять-таки в простоте, в положении вне игры. Если представить себе
современный литературный процесс в виде комнаты, в которой дети играют
“в людей”, то Бибиш кажется ребенком, вошедшим, когда все роли
распределены и игра началась. Вокруг все действуют условно, понарошку,
а все, что делает Бибиш, продиктовано ее реальными желаниями и мыслями.
Некоторую игру и некоторые правила предполагает вся
литература. Это когда писатель говорит читателю: “Давай представим,
будто мы находимся в городе N., где живут господин К., и его и жена М.,
и его собака R. И будто бы господин К. заболевает вдруг раком и
умирает, а госпожа М. умирает тут же от депрессии, а собака R. остается
в пустой и мертвой квартире и тоже умирает”. И читатель согласно кивает
и допускает и город N., и господина К., и жену, и собаку. А ведь на
деле нет ни того, ни другого, ни третьего, то есть все это есть, но в возможности.
Получается, что большинство книг — это само- и взаимовнушение каких-то
заданных ситуаций, заведомо не существующих, но возбуждающих и веру, и
сочувствие, потому что они вполне могут существовать. Я в детстве с
кузинами часто играла так “в жизнь”. Мы называли эти игры
“приветпокашными”, потому что не успевали встретиться и начать игру,
как следовало расходиться.
Бибиш с самого начала не играет. Видно, что книгу
она начала писать за много лет до решения ее куда-нибудь отнести и
опубликовать. Поэтому вторая часть названия книги (а название придумало
издательство) — “История простодушной”, пожалуй, и является ее жанром.
Бибиш начинает с самого своего рождения: она рассказывает о семье, о
доме, о своей родословной. “Я сама с Востока, да. Родилась в
Узбекистане, недалеко от Хивы, в одном очень религиозном местечке со
своими беспощадными, суровыми законами, обычаями, дурными и чудными
взглядами на жизнь”. В детстве, по дороге в далекий поселок к бабушке
(почти как в “Красной Шапочке”), ее изнасиловали взрослые мужчины и,
избив, зарыли в песок умирать. Несколько дней она скиталась, измученная
ранами и жаждой, пока ее не приютил старик пастух, от которого тоже
вскоре пришлось скрыться. Девочка чудом вернулась домой, и родители так
и не узнали о пережитом ею ужасе.
В мир, где главная задача девочки — крепко усвоить
хозяйство и быть готовой к раннему замужеству, Бибиш не вписалась. Она
страшно любила танцевать, танцевала и дома для самой себя, и в
пионерском клубе, но танцы — занятие, недостойное порядочной девушки, —
не могли поощряться никем из родни. К тому же к шестнадцати годам Бибиш
опять изнасиловали. Нужно было уезжать из родного кишлака туда, где не
могло быть злых пересудов, и девушка поехала в Хиву учиться. Студенты,
правда, почти не учились, до изнеможения работали на хлопковых полях,
как и их родители. Получали копейки за свой рабский труд, а потом
хлопковая вата гнила на столичных складах.
В Хиве началось знакомство со студентами из
Ленинграда и других городов России. Несмотря на незнание русского,
Бибиш охотно сопровождала их по достопримечательностям, возила за свой
счет на троллейбусах, и это доставляло ей радость.
Через какое-то время решено было ехать в Ленинград
учиться — так начались скитания героини из одного города в другой, из
одной квартиры в другую. Она работала то няней в детском саду, то
дворничихой — и каждый раз какие-нибудь казусы в связи с ее неполным
пониманием русского языка, обстановки, людских нравов... Попытки
танцевать не прекращались: Бибиш поехала в Самарканд плясать на
свадьбах, но почти всю немалую заработанную ею сумму забрала хозяйка
артели танцовщиц. Зато в Туркмении, куда Бибиш поехала к подруге, она
встретила будущего мужа, который закрыл глаза на ее прошлое. Однако
страдания ее только начинаются.
Динамика сюжета и простой слог сближают историю
Бибиш с европейскими народными книгами вроде “Фортунаты”, обилие
злоключений героини наслаивается и нагнетается, и читатель, вовлеченный
в этот нескончаемый плеоназм, находится в постоянном напряженном
ожидании разрешения. Однако жизнь есть жизнь, в ней нет ни продуманных
нарастаний, ни спадов, allegro и largo чередуются произвольно и
бессистемно, к тому же жизнь, как в той песне, — лишь “миг между
прошлым и будущим”. Все, что в будущем, — еще за завесой, все, что в
прошлом, деформируется памятью.
Повествование о жизненном пути Бибиш — тоже
деформировано. Порой ее рассказ напоминает темную арену цирка, на
которой прожектором выхвачены не артисты, а кусок бортика, фалда
чьего-то пиджака, сухие опилки. Вперед выдвигается, казалось бы, самое
незначительное; это похоже на то, как всходящий на эшафот (из рассказа
князя Мышкина) отвлекается созерцанием ржавой пуговицы палача и
бородавки на лбу у стоящего в толпе человека. Бибиш тоже как будто
путает крупный и общий план, что, впрочем, свойственно нашей памяти.
Она может долго цитировать обыденный диалог, лишь мельком затрагивая
какие-то важные факты. Разграничение случайного и неслучайного здесь
нарушено, что почему-то придает книге дополнительную прелесть.
Бибиш приходится привыкать к хозяйству, но каждый
день у нее что-то бьется и пригорает: “Смотрю, уже пена прилепилась к
мясу, ужасно, ой, что надо делать?” Но и хозяйство осилено, распадается
Союз, рождаются два мальчика, умирают свекор и свекровь (всё именно
так, через запятую) — супруги решаются переехать в Россию. Скитания,
озлобление и бедствия людей, халатность посольства и муниципальных
органов, с трудом полученная регистрация, жестокие обстоятельства
торговли на рынке — это все, с чем пришлось столкнуться семье Бибиш.
Старший сын слаб телом и характером, его чуть не убивают одноклассники,
приходится менять школу.
На рынке, где она торгует, у бедняжки крадут сумку с
товаром (“Развернулась — сумка тю-тю, нету!”); соседка по палатке
всячески обзывает. “Я больше не могла эти оскорбления терпеть. Что-то
внутри как будто оборвалось. Я заплакала, упала на колени к ее ногам,
обхватила ее сапоги, лбом прижалась и прошу: „Пожалуйста, не обзывайте
меня!”” Бибиш по природе такая — податливая, и эпизод с продавщицей
перекликается с ее детскими воспоминаниями — как она, чтобы ублажить
объявивших ей бойкот подруг, разрезает мамино выходное платье и раздает
им на бантики.
Но Бибиш окружают и добрые люди, которые помогают,
успокаивают, поэтому книга, сдобренная и шутками, и смешными случаями,
— скорее веселая, оптимистичная, с хорошим концом. Трагические реалии
современной России проходят в ней подводным течением, но не
педалируются. Бибиш не занимается анализом, расшифровкой этих событий:
тонет “Курск”, она ночь не спит от переживаний, но потом переживания
проходят. Как с тысячами обыкновенных людей.
Стать танцовщицей Бибиш не удалось, но мечта
выступить на телевизионной передаче не отпускает. “Все же странные люди
на телевидении: если какой-нибудь террорист совершает теракт, они
начинают показывать, рассказывать… Будто ничего другого в мире не
существует! А тут человек хочет всего 3 минуты людей порадовать,
преподнести им свое восточное искусство (а не бомбу!). Но этого нельзя.
Как это поганым террористам везет: и день и ночь их показывают по
телевидению, как они кушают, писают, обучаются и в конце концов
совершают теракт!” Это простодушное заявление о рекламе терроризма все
же не настолько простодушно. И удивительно, как женщина, вконец
разбомбленная несчастьями, поднимает голову и желает поднять ее другим.
Свои непрерывные несчастья Бибиш связывает с
проклятием. В ее книге есть внесюжетные элементы в виде старинных
притч. Только человек из всех созданий Божьих способен вынести горе,
говорит одна из них. Бибиш вынесла все, прошла горе и лишения, лишения
ее очищают и открывают путь к катарсису. Ее книга — изображение этого
пути, и она — особая часть литературы существования. Литература
простодушия.
Алиса Ганиева.
http://magazines.russ.ru/novyi_mi/2005/5/ge11-pr.html
|