На писательнице Бибиш тоже голубой халат на молнии, но махровый и очень короткий. Когда она диктовала адрес, то говорила, что ее семья занимает целый дом. На улице Красноармейской в городе Владимире все больше дворцы. Дом №1 оказывается одноэтажной деревянной халупой, на пороге которой в застиранном халатике стоит полноватая узбечка с химзавивкой до плеч. За ней стоит ее муж Игорь и чистит морковь для плова.

Дом съемный. В прихожей, по совместительству кухне, страшный холод. Туалет — деревянная пристройка с дыркой в полу. В доме всего 2 комнаты — одна для двух сыновей-подростков, другая — родительская спальня, такая маленькая, что все место в ней занимает двуспальная кровать, на которую меня и усаживают. На стене висит фотопортрет Бибиш — похожие заказывают на памятники: глянцевый, круглый, подретушированный. В углу стоит телевизор, и Бибиш, чтобы не терять времени, тут же ставит кассету с документальным фильмом «Чурка», снятым про нее выпускницей ВГИКа. Фильм заканчивается словами «Я хочу влюбляться». В двух шагах от телевизора муж режет почищенную морковь.

О Бибиш заговорили в 2004 году, когда издательство «Азбука» выпустило книгу «Танцовщица из Хивы, или История простодушной» — странное повествование о жизни девушки из кишлака под Хивой, которая в детстве пережила два изнасилования, потом училась, занималась восточными танцами, вышла замуж, родила детей, переехала в Россию и устроилась работать на вещевой рынок. Книга была номинирована на премию «Национальный бестселлер» и вошла в шорт-лист конкурса «Книга года», ее перевели на итальянский, японский, английский и польский, а в 2006 году вышло продолжение «Ток-шоу для простодушной».

Бибиш обижается, что кругом пишут, будто неграмотная продавщица с рынка написала роман. А у нее, между прочим, есть высшее образование — она училась на хореографическом факультете и факультете культурно-просветительской работы в Институте культуры Ташкента.

Первую книгу Бибиш написала за 33 дня — впала в депрессию, села и написала. «Говорят, что книга неправильно написана — у меня кульминация через каждые 5 минут. Я пишу без принципов, не знаю, как это должно строиться. Я просто изложила свою жизнь. Издавать в жизни не было мысли». Потом Бибиш поругалась с мужем, разозлилась и сказала, что, прежде чем умирать, покажет детям Питер. Забрала детей и укатила, прихватив с собой рукопись, чтобы дать почитать подруге. Наткнувшись дома у подруги на «Желтые страницы», Бибиш обзвонила 30 издательств — те были готовы издать все что угодно на деньги автора. В одном месте Бибиш посоветовали попытать счастья в издательстве «Азбука-классика», предупредив, что шансов мало, потому что они печатают только тех, кто умер.

— Редактор сказала: «Девушка, это вам не детский сад, это же «Азбука-классика». Она спросила, о чем книга. Я сказала — о жизни. Она сказала, как до них доехать, и очень холодно меня принимала. Я через 3 дня позвонила — она кричала: «Привезите остальное». Я ведь только несколько листов ей дала.

Первая книга Бибиш производит впечатление очень искреннего крика души, который хотя бы за это и уважаешь. От второй книги — ощущение сплошного надувательства: будто туда впихнули все то, что не вошло в первую, и даже кое-что, что вошло, и просто разогнали повествование до нужного объема, чтобы заработать на имени Бибиш. И это, как выясняется, отчасти правда: для второй книги Бибиш взяла все то, что редактор выкинул из первой, и дописала. В «Азбуке» категорически не хотели печатать эту книгу. Но потом у Бибиш погибла сестра, она написала про нее главу, и издатели сдались.

Бибиш пишет, как говорит, а говорит она, делая миллион ошибок в падежах и родах. Но утверждает, что в знаках препинания никогда не ошибается. Теорию русского языка она знает хорошо, только с практикой проблемы.

— Я же в колхозе жила, в глухомани, как Маша Распутина в Кемерове, разговаривать по-русски не с кем. Редакторы в мой текст ничего не добавили. Я там пишу: «Я плохо знаю русский язык». Поэтому там не может быть литературной красоты. Получится обман. Но они просто исправляли ошибки. Я очень стеснялась, что у меня ошибки, — они меня успокаивали и сказали: «У каждого писателя бывают корректоры. И даже у Достоевского».

Бибиш показывает кучу вырезок из разных газет со своими интервью. Она особенно гордится номером газеты «Жизнь», где на левой полосе одного разворота Путин и Буш, а на правой — Бибиш. После выхода первой книги она ушла с рынка — теперь там работает ее муж, а она преподает восточные танцы в спортивно-оздоровительном клубе 2 раза в неделю и сидит дома у телевизора и компьютера, которые купила на гонорары. «Азбука» ей больше ничего не предлагает, и другие издательства тоже. О правах на экранизацию тоже пока никто не заикался. Удивительно, что дома Бибиш не держит своих книг, не дает читать их ни сыновьям, ни мужу и уверена, что они ничего не читали.

Танцовщица сочиняет афоризмы и шутки. Шутки странные: «Евгений Петросян — шпингалетчик из Нижнего Тагила»; «Джордж Буш объелся груш»; «Красная Шапочка Рената Литвинова»; «Мадонна была шлюхой».

— Я говорю детям: «Никому афоризмы не показывайте. После моей смерти это ценится». Все писатели страдали. Вот читаю Довлатова — как будто это не он, а я. Его при жизни гоняли, а после смерти он всем нужен. Люблю Каверина. Пелевина знаю — потому что Пелевина, меня и Дэна Брауна Newsweek назвал бестселлерами 2004 года. Мне про Пелевина рассказывали, что он человек-невидимка и пишет про муравьев, но я его не читала. Мне кажется, он сложно пишет для моего ума. Я тупая, — хохочет Бибиш.

Сидя по-турецки на кровати в двух шагах от мужа («У нас женщинам так нельзя сидеть») и чайной ложкой уплетая приготовленный им плов и салат из редьки, Бибиш рассказывает, что «живет насыщенным одиночеством», что несчастна в семейной жизни, что с детьми тоже все не слава богу — они любят ей навредить (однажды, например, назло уничтожили в компьютере файл с афоризмами, восстановить которые невозможно) и что похожа в своем одиночестве на Диогена. Поэтому она общается с ним во сне, пишет ему письма и за него себе отвечает.

— Я не думаю, что могла бы быть писателем и этим зарабатывать, у меня когда коммерческое — мысль останавливается. Ничего не идет. Не могу себя заставить. Люди сами определяют, кто я такая. Кричать, что я писатель, — очень некрасиво.